Еще до поездки меня предупредили: никаких шортов, никаких бермудов. И маек тоже, рукав хотя бы до локтя. С женщинами на улицах не разговаривать, близко не подходить, в упор не смотреть. И не фотографировать!
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>
От фотографов в Иране очень ждут, чтобы те вели себя прилично: фотографировали природу, архитектуру мечетей и предметы народного промысла. Ну и уриалов, само собой. А все остальное — лучше не надо. Полицию — нельзя, государственные учреждения — нельзя, а больше всего нельзя — женщин на улицах. Иначе может появиться хороший шанс пофотографировать полицию.
Тонкости перевода
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Типичный иранский пейзаж
Мой маршрут: Москва — Тегеран — Исфахан — Тегеран — Кашмар — Тегеран — Москва. Дорога, дорога, дорога, ночь, ночь, горы, горы, горы…
Кашмар — на самой границе с Афганистаном. Там живут уриалы. Но до этого у нас по плану Исфахан. Там живут тоже какие-то замечательные туры, и в наших планах сделать так, чтобы этих туров стало меньше. Тридцать километров — дневной марш-бросок по горам с полной выкладкой. Бредем мы, спотыкаясь по осыпям, гонимые страстью увидеть турий хвост. Истинно мужской вариант жизнедеятельности, я горд собой.
В перерывах мы отлеживаемся в Тегеране. Я отмываю с ботинок турью кровь и ковыляю, хромая, на улицу: у ребят своя охота, у меня — своя. Я пытаюсь поймать суть тегеранской жизни.
Пока что вижу много старых автомобилей. Не кубинский, конечно, вариант, но все равно полно автохлама 80-х годов, много наших «Лад», но встречаются вполне кондиционные «Пежо» и «Рено». Есть диковатые изделия местного автопрома, идентификации не поддающиеся.
Кстати, о такой экзотике на колесах у нас много материалов. Например, «17 советских автомобилей, среди которых ни одного советского» или «Ржавый клад в сарае: где и как порой находят ретрокары».
Всюду стройка: выломанные плиты, нагроможденные мешки с цементом. При этом отремонтированных зданий странно мало. Ну и бардак, что греха таить. Но не азиатский пышный бардак, а так, скромное умирание достойной руины: ржавчина, потрескавшаяся краска в пять слоев, потеки, обветшание, серая пыль. Относительно ухоженными выглядят только административные здания — местных служб безопасности, юстиции, министерств.
Город низкий, малоэтажный, в три-четыре этажа, и явно нелюбимый своими жителями: здесь нет уютных уголков, мало красивых видов, мало растительности. Всю красоту тегеранцы скрывают от посторонних глаз за стенами серых, угрюмых и почти неотличимых друг от друга домов. Улица же — внешний космос, ничейная и не очень дружественная территория. Возможно, летом тут порадостнее, но тоже вряд ли: озеленением в Тегеране явно не озабочены.
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Вот истинная праведная тегеранка
Скромная закрытая одежда для мужчин. Для женщин — обязательно прикрытые волосы, свободная верхняя одежда, доходящая хотя бы до середины бедер, никаких открытых частей тела, кроме кистей рук, лица и стоп. Хотя на ноги тоже желательно надевать толстые носки.
Мужчина и женщина могут идти рядом, ехать в одной машине или сидеть за одним столиком в кафе, только если они находятся в тесных родственных связях.
То есть нюансы есть. Я пытаюсь разобраться в них с помощью Резы — молодого человека, который уже полчаса курит со мной на лавке недалеко от отеля. Реза говорит, что он студент и хочет попрактиковаться в английском языке.
Сперва мы говорим про Россию. Великую, могучую и во всех отношениях замечательную. Потом — о прекрасном, великом и не менее замечательном Иране. Мы безудержно политкорректны.
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Самые современные девушки носят платки и джинсы
— А две супружеские пары могут ехать в одном автомобиле?
— Да.
— А одна супружеская пара и одна подруга жены?
— Да, если она сидит на заднем сиденье. Та девушка, которая не жена.
— А таксист-мужчина может возить женщин-пассажирок?
— В такси можно. Если женщина сидит сзади. Но есть специальные такси для женщин с женщинами-водителями.
— А если останавливают машину, мужчина говорит, что он таксист, а на самом деле они любовники?
— Тогда его попросят показать лицензию.
— А если он любовник, но при этом на самом деле таксист?
— Наверное, все равно отпустят. Откуда они узнают, что он любовник?
— Тогда вопрос решен. Всем в Тегеране просто надо сделать себе таксистские лицензии и ездить куда угодно и с кем угодно.
Реза смотрит на меня с интересом. Потом говорит, что много слышал о России и русских, но только сейчас начал кое-что понимать.
Чаевых в благодарность за этнографическую лекцию Реза не берет. Но и не обижается на предложение. Многие иранцы были бы рады этим пяти долларам, потому что страна, мягко говоря, не роскошествует.
Разделенные надвое
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Огромное количество носов имеет след пластики
— Пойми, — говорит Хамед, с которым мы разговорились в тегеранском ресторане (пластиковые столы с клеенками, кебаб, рис, соус, чай в стаканчиках без ручек, леденцы вприкуску), — здесь все живут как хотят, просто никому это не показывают. А если у тебя есть деньги, ты вообще можешь жить как в Европе. У тебя есть вилла. Вокруг виллы забор, никто не видит, что внутри, — делай что хочешь. И в домах, в квартирах — так же.
Спутниковые антенны запрещены? Но они есть у всех! Алкоголь запрещен? Да все пьют! «Фейсбук» запрещен? Так все, у кого есть голова и кто читает по-английски, умеют обходить этот запрет. У нас даже комнатных собачек все заводят — просто назло. А наши женщины! Они вообще делают что хотят! Собираются друзья, компании, на вилле ходят раздетые, неприкрытые, пьют, шутят с мужчинами. И не только шутят. Главное, чтобы никто этого не видел. А если донос будет, придет облава, выломают дверь — быстро замотались в чадор, разбежались по комнатам. И никто ничего не докажет. Приличные, интеллигентные люди всегда будут друг друга прикрывать: муж — жену, дети — родителей, братья — сестер.
К слову о запретах. Иногда под руку ревизорам попадают неожиданные вещи: взять хотя бы эти странные случаи цензуры и запретов компьютерных игр в разных странах.
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Местная стоматология для прекрасного пола
— Что, вообще все делают что хотят?
— Нет, есть религиозные. Особенно те, которые из деревень. Вот они ничего не делают. Только следят, чтобы все делали вид, что они такие же.
— И много у вас религиозных?
— Много, — говорит Хамед, орудуя вилкой. — А кто делал Исламскую революцию, думаешь? Много! С каждым годом все меньше, но все еще много. И остальные теперь должны делать так, как хотят эти, деревенские. Притворяться. Здесь как бы два народа, один в плену у другого. Но всех это устраивает. Мы хорошо живем.
— А почему тогда у вас который год протесты, восстания, студенческие волнения? Сколько оппозиционеров по тюрьмам, сколько арестованных…
— Ну… — Хамед смотрит на меня внимательно, потом все-таки говорит: — Иногда очень-очень устаешь притворяться, понимаешь?
Читай также
- Все, что «неверному» нужно знать об исламе
Протестующие ногти
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Девушка, так сказать, в купальнике
Я поступаю плохо. Я фотографирую женщин. Украдкой — с живота, из-под локтя. Некоторые замечают: одни улыбаются, другие сурово сдвигают густые брови.
Только по бровям обычно можно понять, с кем имеешь дело: религиозные мусульманки до замужества их не выщипывают. А с бровями у персиянок дело обстоит хорошо: богатые брови.
Вообще, конечно, очень красивая нация. Точеные черты лица, выразительные, живые глаза, чистая светлая кожа, носы дивной формы с изумительной горбинкой. Жаль, что они их так уродуют. Почти каждая вторая женщина носит на себе следы пластической операции, да и носы многих мужчин тоже подверглись реконструкции. В моде маленькие, вздернутые кнопочки, вполне уместные, допустим, для рязанского типажа, но вступающие в странный диссонанс с персидскими очами и скулами.
Повсюду видны послеоперационные пластыри на переносицах. Мне уже насплетничали, что некоторые юноши и девушки носят пластыри на носах просто так, без всяких операций. Потому что это модно, а операция — штука дорогая, свидетельствующая о твоих крутых финансовых возможностях.
По моим наблюдениям, примерно половина тегеранок выражает протест против исламского режима. Протест обычно выражен так: никакой чадры. Манто — обязательное верхнее пальто для женщин без чадры — едва достигает середины бедра. Под ним — очень обтягивающие брюки и туфли на каблуках. Шарф-платок сдвинут назад так, что непонятно, на чем держится. Спереди — пышно взбитая челка, часто выкрашенная в светлый цвет.
Иногда патрули блюстительниц нравственности останавливают протестанток на улицах, требуют поправить платок, убрать лохмы, застегнуться. Некоторых отправляют в полицейские участки — слушать лекцию о нормах исламской морали и платить штраф. Такие досмотры проводятся кампаниями: иногда целый месяц на улицах шерстят женщин на каждом углу, иногда контроль надолго ослабляют — и тогда белые челки опять гордо вздымаются до небес.
И, конечно, маникюр. По канонам шариата молиться надо пять раз в день, после обязательного омовения лица и рук, и ни одна истинная мусульманка не может позволить себе маникюр, так как лак, закрывающий доступ воды к пластинкам ногтей, делает молитву недействительной.
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Многие иранки были рады объективу
Нигде в жизни я не видел такого количества мощнейшего и вызывающего маникюра, как в Тегеране: яркие краски, длиннющие ногти, инкрустация стразами. Придраться довольно трудно: любая арестованная обычно сообщает, что да, она пять раз в день смывает лак и наносит его заново.
На входах в госучреждения (на женских входах, отметим, так как сплошь и рядом половая сегрегация работает и тут) выдают обязательную чадру посетительницам.
Я купил иранский чадор по просьбе своей московской приятельницы. Досконально изучил его и теперь знаю, что более неудобную конструкцию и придумать трудно. На голове он держится с помощью легко сползающей резинки, и на улицах я видел, что многие женщины удерживают его заколками. На нем нет застежек, края разлетающегося и норовящего все время свалиться чадора женщины придерживают руками. Оттого походка иранки в чадоре, даже опытной носительницы, весьма специфична: опущенная голова, кулак, сжимающий на груди чадор, и сведенные плечи.
Поэтому школьницы от чадора избавлены. Девочки тут с самого нежного школьного возраста носят на головах макнаэ — что-то вроде длинного шлема из ткани, закрывающего голову, грудь и плечи. Дети в макнаэ похожи на черепашек-ниндзя.
Любовь иранская
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>«Секс в большом городе» в Тегеране
Законы тут суровы. За прелюбодеяние — тюрьма и плети, за пьянство — тюрьма и плети, за прелюбодеяние замужней женщины — смертная казнь, за оскорбление ислама — смертная казнь. Учитывая, что под оскорбление ислама теоретически может попасть что угодно, в том числе переход, скажем, в христианство, открытое признание в атеизме или высказанное сомнение в уместности какой-то из норм шариата, — лично мне тут находиться несколько некомфортно.
Но один из моих уличных знакомых сказал: «Любить, зная, что тебя может ждать за это смерть, — это прекрасно. Это для настоящих мужчин».
Иранское общество пронизано чувственностью, пропитано любовью. Тут действительно могут прожечь взглядом. Мне удалось пару раз испытать это, когда мимо проходившая девушка с безразличным, скучающим лицом вдруг на какую-то секунду бросала на меня заинтересованный взгляд. Это на самом деле похоже на разряд молнии — настолько этот взгляд был быстр, глубок, запретен, настолько стремительно он отводился в сторону.
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Девушки и молодые люди могут познакомиться сами
Иранское общество пронизано чувственностью и любовью
— Забудь о средневековье, — говорил мне Хамед. — В Иране, в Тегеране по меньшей мере, женятся по любви. Почти все.
— А как же договорные браки, через родителей?
— Э-э-э, — отвечает Хамед, — представь, тебе двадцать лет, до сих пор все, что тебе удавалось с женщиной, — это поцеловать девочку на свадьбе у знакомых, когда тебе было пятнадцать. А тут тебе подводят девушку и говорят: «Она может быть твоей женой». Ты не представляешь, как ты сразу влюбишься! И у девочек так же. Но вообще у нас обычно молодежь сама знакомится.
— Но как? Где? Если нет дискотек, нет совместных вечеринок, если обучение по большей части раздельное, за исключением университетов?
— Во-первых, у нас нужно иметь сестру. Чтобы она снимала на телефон всех девушек на девичьих встречах и в школе, а потом тебе показывала, все про них рассказывала и телефоны давала. Во-вторых, в Интернете знакомятся. Да и на улице знакомятся многие.
— Но каким образом?
— Смотришь на девушку, улыбаешься ей. Кидаешь ей свой номер телефона на бумажке. Захочет — позвонит. Если ей понравится, как ты говоришь, о чем думаешь, — будете говорить часто. Потом можно в кафе ходить: она за одним столиком, ты — за другим, ничего друг другу не говорите, иногда смотрите. Потом можно жениться. Если деньги есть.
— А много денег надо?
— Ох много!
Сами расходы на свадьбу — шумную, многодневную, с отдельно арендованными помещениями для гостей-женщин и гостей-мужчин — могут быть больше дохода всей семьи жениха за несколько лет. Но ведь требуется еще и брачный дар — махр. Это те деньги, которые муж обязуется выплатить жене в случае развода; это средства, которые у нее должны остаться, если ты умрешь. Обычно махр измеряют в старинных золотых монетах, средняя цена махра — 40—50 тысяч долларов. Учитывая, что средняя зарплата в Тегеране примерно 400 долларов, понимаешь, почему многоженства тут как такового нет.
class=»lazy-image__image _align-center» data-v-52054b58>Браки совершаются преимущественно по любви
— Не очень справедливо, — говорит Хамед. — Раньше, когда муж работал, а жена сидела дома, все было понятно. Но сейчас женщины работают и получают больше мужчин, потому что, пока она учится в институте, он собирает деньги на махр на стройке! У нас на каждого студента — две студентки! И детей они не рожают. Один ребенок в семье — обычное дело, два — уже редкость в Тегеране. У нас женщины-чиновницы, женщины-преподавательницы, женщины-ученые, а мужчины — вот, — показывает Хамед мозолистые руки. — Мужчины торгуют, строят, копают. И мы еще в армии должны служить, пока они карьеру делают. А потом махр им подавай. Ты думаешь, у нас тут женщины угнетенные? Ха! Я вот что тебе скажу: ты не прав, брат! У нас плачут, когда мальчик рождается. Вот берут родители ребенка и плачут над ним. «Бедный ты, — говорят, — бедный! А уж какими мы бедными через тебя будем!» Вот завтра приходи. Я друга приведу, он тебе расскажет, как с ним жена поступила. Все у него забрала и развелась, а он теперь долги будет до смерти выплачивать.
— Я завтра не могу. Я в Кашмар еду.
— О, — говорит Хамед, — там по-другому. Там не Тегеран, там старый Иран. Там совсем дикие люди живут, даже Америку по-настоящему не любят, а ты на американца похож.
— Да меня в городе не будет, мы в горы, на охоту, будем скакать по скалам за уриалами.
— Это можно, это безопасно, — говорит Хамед.
Десять долларов он принимает с удовольствием. Как-никак, собирает на махр и надеется через пару лет начать поиски невесты.